«Светские новости от леди Уислдаун», 9 июня 1817 года

Софи не видела Бенедикта целых две недели и никак не могла решить, радоваться этому, удивляться или испытывать по этому поводу разочарование. В эти дни она вообще ходила сама не своя и мало что понимала.

Она была уверена, что приняла правильное решение, в очередной раз отказавшись от предложения Бенедикта, хотя сделать это ей было непросто: слишком она его любила. Однако ее положение незаконнорожденной принесло ей столько страданий, что она ни за что на свете не стала бы подвергать таким мукам ребенка, да еще собственного. Значит, она обречена никогда не иметь детей.

Один раз она, правда, пошла на риск, отдавшись Бенедикту, и нисколько об этом не жалеет, поскольку всю жизнь будет бережно хранить в памяти эти прекрасные мгновения. Однако это не означает, что она пойдет на этот риск во второй раз. Но хотя Софи была уверена, что поступила правильно, сердце ее разрывалось от боли. И боль эта с каждым днем становилась все сильнее и сильнее. Софи и сама не понимала, как выдерживает такие муки.

Положение усугублялось тем, что она боялась выйти из дома, понимая, что Пози наверняка ее ищет. А Софи справедливо считала, что будет лучше, если она ее не найдет. И не потому, что опасалась, что Пози расскажет о ней Ара-минте: Софи достаточно хорошо знала Пози, чтобы ей доверять. Пози никогда бы добровольно не нарушила данного ею обещания. А она обещала Софи не выдавать ее, подтвердив свое обещание кивком головы.

Однако Софи вполне допускала, что может возникнуть ситуация — и не одна, а множество, — когда Пози совершенно случайно, без всякого злого умысла проболтается о том, что видела Софи в Лондоне. Следовательно, она ни в коем случае не должна знать, где живет Софи. Пускай считает, что Софи, гуляя, случайно забрела на эту улицу или что она намеренно выследила Араминту. Оба варианта были более предпочтительны, чем истинная правда — что Софи вынудили стать личной горничной в доме, расположенном всего в нескольких шагах от того места, где Пози ее увидела.

Всего этого было более чем достаточно, чтобы Софи находилась в растрепанных чувствах. Правда, она каким-то непостижимым образом умудрялась держать себя в руках, однако была рассеянна и молчалива и понимала, что ни от леди Бриджертон, ни от ее дочерей это не укрылось. Когда они смотрели на нее, на их лицах появлялось озабоченное выражение, разговаривали они с ней чересчур ласковым тоном и никак не могли понять, почему она больше не составляет им компанию во время чаепития.

В один из таких невеселых дней Софи спешила по холлу в свою комнату, намереваясь заняться штопкой, но по дороге ее перехватила леди Бриджертон.

— Так вот вы где, Софи! — воскликнула она. Софи остановилась и, с трудом изобразив на лице улыбку, поспешно присела в реверансе.

— Добрый день, леди Бриджертон, — вежливо поздоровалась она.

— Добрый день, Софи. Я вас ищу по всему дому.

Софи непонимающе уставилась на нее. В последнее время она вообще с трудом соображала. Трудно было на чем-то сосредоточиться.

— Вот как? — наконец проговорила она.

— Да. Никак не могу понять, почему вы целую неделю не приходите пить с нами чай. Вы же знаете, когда мы собираемся за столом своей семьей, вы всегда желанная гостья.

Софи почувствовала, что щеки ее начинают покрываться краской стыда. Она не приходила пить чай, потому что ей невероятно сложно было находиться в одной комнате с Бриджертонами и не думать о Бенедикте. Они все так похожи между собой.

Кроме того, пребывание в их обществе живо напоминало Софи о том, чего у нее никогда не было: о дружной, крепкой семье, где все любят и уважают друг друга.

Софи тоже хотела, чтобы ее уважали. Именно ради этого она и отказалась от предложения Бенедикта. Есть женщины, которые способны пожертвовать уважением к себе ради страсти и любви. Как бы ей хотелось, чтобы и ее можно было отнести к их числу. Увы… Она совсем другая.

— Я была очень занята, — наконец выдавила она. Леди Бриджертон лишь выжидающе улыбнулась, и Софи вынуждена была прибавить:

— Штопкой.

— О Боже! Как это ужасно! Я и не представляла, что мы наделали в чулках столько дыр.

— Ну что вы, вовсе нет! — воскликнула Софи, а в следующую секунду готова была откусить себе язык ну что она несет! — Мне нужно было починить свою одежду, — сымпровизировала она и смущенно замолчала.

Леди Бриджертон прекрасно знала, что у Софи нет никакой другой одежды, кроме той, что она ей дала и которая, само собой разумеется, была в отличном состоянии. Кроме того, Софи не имела права в течение дня заниматься починкой собственной одежды в ущерб своим непосредственным обязанностям: прислуживанию дочерям леди Бриджертон. Софи знала, что хозяйка у нее замечательная и вряд ли ее за это упрекнет, но она ни за что бы так не поступила, поскольку это противоречило этическим нормам, которых она придерживалась. Ведь она получила работу, причем работу хорошую, которой можно гордиться, значит, нужно все силы положить на то, чтобы выполнить ее отлично.

— Понятно. — Леди Бриджертон загадочно улыбнулась. — Вам вовсе не возбраняется захватить свою работу с собой.

— Нет-нет, что вы…

— А я вам говорю, что вы можете это сделать. И по тону, которым были сказаны эти слова, Софи поняла, что она не «может», но «должна» это сделать.

— Хорошо, — пробормотала она и, захватив свое шитье, поднялась на второй этаж, в гостиную.

Девочки уже сидели там, каждая на своем месте, и, улыбаясь, перебрасывались шуточками (слава Богу, не булочками). Старшая дочь леди Бриджертон, Дафна, нынешняя герцогиня Гастингс, тоже сидела за столом со своей младшей дочерью Кэролайн на руках.

— Софи! — воскликнула Гиацинта, просияв. — Я уж подумала, что ты заболела.

— Но вы же видели меня сегодня утром, — напомнила ей Софи, — когда я вас причесывала.

— Да, но мне показалось, что ты немного не в себе.

Софи не нашлась, что ответить: она и в самом деле была немного не в себе, так что возразить было нечего. Она молча села к столу и, когда Франческа спросила, не хочет ли она чаю, кивнула.

— Пенелопа Фезерингтон обещала сегодня заглянуть, — сообщила Элоиза матери, когда Софи делала первый глоток. Софи не была знакома с Пенелопой, однако часто читала о ней в статьях леди Уислдаун и знала, что они с Элоизой закадычные подруги.

— Кто-нибудь из вас обратил внимание, что Бенедикт уже давно к нам не приходит? — спросила Гиацинта.

Софи тотчас же уколола палец иголкой, но, к счастью, сумела сдержаться и не вскрикнуть от боли.

— Нас с Саймоном он тоже давно не навещал, — заметила Дафна.

— А мне он обещал помочь с арифметикой, — буркнула Гиацинта. — Раньше он всегда держал свое слово.

— Думаю, он просто об этом забыл, — вступилась за сына леди Бриджертон. — Может быть, тебе стоит послать ему записку?

— Или самой к нему сходить, — подхватила Франческа и, закатив глаза, прибавила:

— Можно подумать, он живет за тридевять земель.

— Поскольку я еще не замужем, я не могу заходить в дом, где живет неженатый мужчина, — раздраженно бросила Гиацинта.

Софи кашлянула.

— Но ведь тебе всего четырнадцать, — возразила Франческа.

— Все равно!

— Почему бы тебе не попросить Саймона помочь? — предложила Дафна. — Он гораздо лучше Бенедикта знает арифметику.

— А знаешь, она права, — обратилась Гиацинта к матери, бросив сначала яростный взгляд на Франческу. — Бедняжка Бенедикт. Он мне сейчас абсолютно ни к чему.

Все захихикали, понимая, что она шутит. Все, за исключением Софи, которая, похоже, разучилась смеяться.

— Нет, серьезно, — продолжала Гиацинта, — на что он вообще годится? Саймон лучше его знает арифметику, Энтони — историю, Колин лучше его умеет смешить, а…

— А он умеет рисовать! — перебила ее Софи, сама поражаясь тому, насколько резко прозвучал ее голос. Но как могли родные Бенедикта не замечать его талантов?