«Нет, это не совсем так», — подумал Бенедикт, вспомнив событие двухлетней давности — бал-маскарад, на котором он познакомился с таинственной незнакомкой в серебристом платье. Когда он держал ее в объятиях и впервые закружил по террасе в вальсе, он почувствовал, как в груди сладко заныло сердце. Подобного чувства он еще никогда не испытывал. Оно должно было бы испугать его, но этого не произошло. Наоборот, у него возникло желание, чтобы чувство это стало еще более острым. И он твердо решил во что бы то ни стало сделать незнакомку, заставившую его пережить неповторимые ощущения, своей.

Но вдруг она исчезла. Такое впечатление, будто земля стала плоской, как блин, и она свалилась с ее края. От леди Пенвуд, неприятной и желчной особы, он ничего не узнал, и никто из его знакомых, которых он расспрашивал, ничего не знал о молодой женщине в серебристом платье. Она приехала одна и уехала одна. Исчезла, испарилась… Он искал ее на всех балах и музыкальных вечерах, которые посещал. А посещал он их в два раза больше, чем прежде, в надежде увидеть ее. И каждый раз возвращался домой разочарованный.

Наконец он решил прекратить поиски. В конце концов, он всегда считал себя разумным человеком и понимал, что пора сдаться. И он сдался, И по прошествии нескольких месяцев снова, как и прежде, стал отказываться от большинства полученных приглашений. А еще через несколько месяцев понял, что способен снова встречаться с женщинами и не сравнивать их с ней, но не мог заставить себя не искать ее взглядом. Всякий раз, когда он входил в танцевальный зал или занимал свое место на музыкальном вечере, он машинально оглядывал толпу и напрягал слух, надеясь услышать ее звонкий смех.

Он давно привык к мысли, что не сможет ее отыскать, и не предпринимал активных поисков вот уже больше года, но… Бенедикт грустно улыбнулся. Но он не мог заставить себя остановиться. Это стало неотъемлемой частью его самого, такой же, как имя, умение одинаково хорошо владеть шпагой и рисовать. Он не переставал надеяться, ждать и… смотреть. И хотя он говорил себе, что давно пора жениться, он никак не мог заставить себя это сделать. Вдруг он наденет какой-нибудь женщине на палец обручальное кольцо, а на следующий день увидит ее, свою таинственную незнакомку? Тогда сердце его будет разбито, и жизнь кончена…

Когда вдали показалась деревенька Роузмид, Бенедикт с облегчением вздохнул — до коттеджа осталось минут пять пути. Как же ему хотелось побыстрее оказаться в нем и погрузиться в ванну с горячей водой! Он взглянул на мисс Бекетт. Она тоже дрожала от холода, однако, с восхищением подумал он, ни разу даже не пожаловалась. Бенедикт стал перебирать в уме других знакомых женщин. Как бы они себя повели, попади в ситуацию, подобную той, в которую попала мисс Бекетт? Даже его сестра Дафна, которая никогда не вешает носа, наверняка уже пожаловалась бы на холод.

— Почти приехали, — проговорил Бенедикт, желая ее подбодрить.

— Со мной все… Ой! Что с вами?

Бенедикт зашелся кашлем, сильным, непрекращающимся. Было такое ощущение, что грудь сейчас разорвется. Горло болело так, словно его резали острой бритвой.

— Все в порядке, — едва выдохнул он и стегнул лошадей, которые, пока он боролся с кашлем, перешли на шаг.

— По вам этого не скажешь.

— На прошлой неделе я простудился, — пояснил Бенедикт и поморщился: черт, как болит грудь!

— Я не хочу, чтобы вы из-за меня снова заболели, — заметила Софи, озабоченно глядя на него. Он попытался улыбнуться, но не смог.

— С вами или без вас, дождь все равно застиг бы меня по дороге.

— И все-таки…

Бенедикт хотел ответить, но вновь разразился исступленным кашлем, казалось, разрывавшим ему грудь.

— Простите, — пробормотал он, когда приступ прошел.

— Давайте я буду править, — предложила Софи, протягивая руку за вожжами.

Бенедикт недоверчиво взглянул на нее.

— Это ведь фаэтон, а не повозка, запряженная одной лошадью.

Софи с трудом сдержалась, чтобы его не придушить: из носа течет, глаза красные, кашель не прекращается, а ведет себя как самодовольный осел!

— Уверяю вас, я умею обращаться с лошадьми, — взяв себя в руки, спокойно проговорила она.

— И где вы этому научились?

— В той же семье, где мне разрешали учиться вместе с их дочерью, — солгала Софи.

— Должно быть, хозяйка дома вас очень любила, — заметил Бенедикт.

— Совершенно верно, — ответила Софи, стараясь не расхохотаться.

Хозяйка дома, Араминта, закатывала графу истерики всякий раз, когда он посылал Софи на конюшню учиться править лошадьми вместе с Розамунд и Пози, однако тот был непреклонен. И Софи освоила эту науку. Произошло это за год до смерти графа.

— Спасибо, я сам, — бросил Бенедикт и снова согнулся в три погибели от кашля.

— Ради Бога! — нетерпеливо проговорила Софи, протягивая руку за вожжами.

— Вот, возьмите, — буркнул Бенедикт, вытирая глаза. — Но я буду за вами смотреть, так и знайте.

— Ничего другого я и не ожидала, — обиженно сказала Софи.

Дождь лил вовсю, и править лошадьми было нелегко, да и не один год прошел с тех пор, как она этому обучалась, но Софи не сомневалась, что отлично справится. Есть вещи, которые не забываются.

И потом, так было приятно заняться чем-то, чем она не занималась со времени своей предыдущей жизни, когда являлась подопечной графа. Тогда у нее была красивая одежда, вкусная еда, интересные уроки…

Софи вздохнула. Нельзя, конечно, было назвать ту жизнь безмятежно счастливой, но по крайней мере она была намного лучше, чем та, которая наступила потом, после смерти графа.

— Что случилось? — внезапно спросил Бенедикт.

— Ничего. А с чего вы взяли, что что-то случилось?

— Вы вздохнули.

— И вы услышали? — недоверчиво спросила Софи. — Когда дует такой ветер?

— Я за вами внимательно слежу. Я и так болен… — Бенедикт снова закашлялся, — и не хочу, чтобы мы в довершение ко всему оказались в канаве.

Софи решила даже не удостаивать его ответом.

— Поверните направо, — скомандовал Бенедикт. — Эта дорога ведет прямо к моему коттеджу.

Софи сделала, как ей было сказано.

— А как называется ваш коттедж?

— «Мой коттедж».

— Так я и думала, — пробормотала Софи. Бенедикт самодовольно ухмыльнулся.

— Я не шучу, — сказал он.

И в самом деле, через минуту они остановились перед элегантным загородным домом, у двери которого висела маленькая скромная вывеска: «Мой коттедж».

— Предыдущий хозяин выбил на вывеске свое имя, но мне показалось, что без него гораздо лучше, — заметил Бенедикт, направляя Софи в ту сторону, где находилась конюшня.

Софи бросила взгляд на дом: небольшой, однако далеко не лачуга.

— И это вы называете коттеджем?

— Не я, а прежний хозяин, — ответил Бенедикт. — Видели бы вы его другой дом.

Несколько секунд спустя они оказались на конюшне, где, слава Богу, дождь им был уже не страшен. Бенедикт выбрался из фаэтона и принялся распрягать лошадей. Он был в перчатках, которые промокли насквозь, и теперь руки никак не хотели слушаться. С трудом освободившись от них, Бенедикт сердито отшвырнул перчатки в сторону и взялся за уздечку. Софи взглянула на его пальцы, покрасневшие, сморщенные, дрожащие от холода.

— Давайте я вам помогу, — предложила она, подходя к нему.

— Я сам справлюсь!

— Конечно, справитесь, — успокаивающе проговорила Софи, — но с моей помощью будет быстрее.

Он повернулся к ней лицом — видимо, затем, чтобы возразить, и снова закашлялся. Подскочив к нему, Софи подвела его к ближайшей скамье.

— Сядьте, пожалуйста, — попросила она. — Я сама распрягу лошадей.

Она думала, что он не согласится, но на этот раз он сдался.

— Простите, — едва выдохнул он. — Я…

— Вам не за что извиняться, — возразила Софи, быстро снимая с лошадей уздечку — вернее, так быстро, как смогли занемевшие и даже в некоторых местах побелевшие пальцы.

— Не слишком… — он снова закашлялся, на этот раз сильнее прежнего, — вежливо с моей стороны.